История любви - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

В следующий миг мы обнимались и целовались. Толпа бесновалась… А тот парень, которого я вырубил, все еще не мог оторвать ото льда свою задницу.

Болельщики швыряли программки на лед. Это окончательно сломало хребет Дартмуту!.. Мы уделали их со счетом 7:0.

Будь я сентиментален и люби Гарвард достаточно горячо, чтобы вешать на стенки какие-нибудь фотографии, то на снимках был бы запечатлен Диллон. Стадион Диллон… Каждый день, ближе к вечеру, я шел туда, приветствовал моих товарищей дружеской руганью, сбрасывал с себя сбрую цивилизации и превращался в спортсмена. Как это чудесно — надеть на себя хоккейные доспехи и майку с доброй старой цифрой "7" (мне даже грезилось, что никто больше не получит моего номера, когда я уйду из команды, но, увы, этого не произошло), взять коньки и направиться на каток Уотсон.

Но еще приятнее возвращаться в раздевалку. Стянуть с себя потную форму и нагишом важно направиться к стойке за полотенцем.

— Ну, как поработал сегодня, Олли?

— Отлично, Ричи. Отлично, Джимми.

Потом пройти в душевую, слушать о том, кто, что, с кем и сколько раз сделал в ночь с субботы на воскресенье. «Мы имели этих свиноматок из Маунт Ида, понимаешь…?» К счастью, у меня было персональное место для медитаций. Господь Бог наградил меня больным коленом (да, именно наградил — можете заглянуть в мою призывную карточку!). Поэтому после игры мне был необходим небольшой гидромассаж. Сидя в воде и разглядывая кипение струй вокруг моего колена, я любовно пересчитывал свои ссадины и синяки и размышлял обо всем и ни о чем конкретно. В тот вечер я думал о забитой мной шайбе и еще об одной, заброшенной с моей подачи, а также о том, что наша команда уже почти обеспечила себе очередной титул чемпиона Плющевой Лиги — в третий раз на моей памяти…

Боже мой! Да ведь Дженни ждет меня на улице. Я надеюсь! Надеюсь, что еще ждет! Господи Иисусе! Сколько же времени я прокайфовал в этом уютном местечке, пока она торчала снаружи, на кембриджском холоде? Я поставил рекорд по скоростному одеванию и, не успев просохнуть, выскочил из дверей Диллона.

Морозный воздух был как удар. Бог ты мой, ну и холод! И темнота! У входа все еще толпилась небольшая кучка болельщиков, в основном старые верные фанаты — наши выпускники, которые в душе так и не сняли с себя хоккейные доспехи…

Отойдя на несколько шагов в сторону от болельщиков, я принялся отчаянно высматривать Дженни. И вдруг она выскочила откуда-то из-за кустов — лицо ее было замотано шарфом, и виднелись только глаза.

— Эй, Преппи, здесь чертовски холодно. Я ужасно был рад ее видеть!

— Дженни! — И я, будто бы инстинктивно, слегка поцеловал ее в лоб.

— Разве я тебе разрешила это сделать?

— Что?

— Разве я сказала тебе, что ты можешь меня поцеловать?

— Извини, я увлекся.

— А я нет.

Почти все уже разошлись, было темно, холодно и очень поздно. Я снова поцеловал ее. Но уже не в лоб и не слегка. Поцелуй длился восхитительно долго. Когда же он закончился, она все еще держалась за мой рукав.

— Мне что-то это не нравится, — произнесла она.

— Что именно?

— Мне не нравится то, что мне это нравится. Назад мы шли пешком (машину пришлось оставить, потому что Дженни хотела прогуляться), и она держала меня за рукав. Не за руку, а именно за рукав. Только не спрашивайте меня, почему. На пороге Бриггс Холла я не стал ее целовать и желать доброй ночи.

— Послушай, Джен, возможно, я не буду тебе звонить несколько месяцев.

Она на секунду замолчала. На несколько секунд. И наконец спросила:

— Почему?

— А может быть, позвоню тебе, как только доберусь до своей комнаты. Я зашагал прочь.

— Недоносок! — прошептала она. Я круто повернулся и влепил шайбу с расстояния двадцати футов.

— Вот видишь, Дженни, тебе так нравится щелкать по носу других, а сама ты этого не любишь.

О, как мне хотелось рассмотреть выражение ее лица, но я воздержался — по стратегическим соображениям.

Когда я вошел, мой сосед по комнате Рэй Стрэттон играл в покер с двумя своими приятелями-футболистами.

— Привет, животные!

Они ответили подобающим в таких случаях хрюканьем.

— Ну, что у тебя сегодня, Олли? — спросил Рэй.

— Шайбу засадили с моей подачи, и еще шайбу — я сам.

— С подачи Кавиллери?

— Не твое дело, — отрезал я.

— А это еще кто? — спросил один из бегемотов.

— Дженни Кавиллери — ответил ему Рэй. — Дохлая музыкантша.

— Я ее знаю, — сообщил второй из бегемотов. — У нее очень аккуратная попка.

Я проигнорировал реплики этих сексуально озабоченных грубиянов, взял телефон и понес его в свою спальню.

— Она играет в Обществе друзей Иоганна Себастьяна Баха, — сказал Стрэттон.

— А во что она играет с Бэрреттом?

— В «А ну-ка, отними!»

Хмыканья, хрюканье и гогот. Животные веселились.

— Джентльмены, — объявил я, выходя из комнаты, — а не пойти ли вам…

И я заслонился дверью от новой волны нечеловеческих воплей. Потом снял ботинки, завалился на кровать и набрал номер Дженни.

Мы разговаривали шепотом.

— Эй, Дженни…

— Да?

— Джен, что бы ты ответила, если бы я тебе сказал…

Я запнулся. Она ждала.

— Мне кажется, я в тебя влюбился. Наступило молчание. Потом, очень тихо, она произнесла:

— Я бы ответила… что ты мешок с дерьмом.

И повесила трубку.

Я не был ни расстроен, ни удивлен.

Глава 3

Во время игры с Корнеллом я получил травму. Правда, это произошло по моей вине. В одной крутой схватке я допустил досадную ошибку, назвав их центрального нападающего «трахнутым кэнуком». При этом я имел неосторожность забыть, что четыре члена их команды — канадцы и, как выяснилось, все четверо — лютые патриоты… Я получил не только травму, но и оскорбление, потому что меня же и удалили с площадки… На целых пять минут! Садясь на скамейку штрафников, я видел, как наш тренер рвал на себе волосы.